Как и чем живут ученые в российской глубинке?Накануне Дня российской науки наш корреспондент беседует с ведущим научным сотрудником лаборатории активного вулканизма и динамики извержений Института вулканологии и сейсмологии ДВО РАН Алексеем Озеровым. Алексей Юрьевич родился и вырос в Москве, а на Камчатку приехал в 1981 году, сразу после окончания МГУ.
Это было стабильное время
- Какие книги должен был читать московский ребенок, чтобы захотеть стать вулканологом?
- Еще до того, как начинать читать, он должен был получить от родителей-геологов ген романтизма, ген повышенного интереса к окружающему миру, ген подвижности и авантюризма. А потом уже - книги Фенимора Купера, Жюля Верна, Стефана Цвейга, Джека Лондона, Константина Симонова, русских и советских классиков. И еще, мы точно знали, что в жизни обязательно надо сделать что-то большое, важное и очень нужное своей Родине.
К сожалению, когда я оказался на Камчатке, социализм уже загибался, но это было нормальное веселое время. То правительство знало, что такое война и что победить в ней только силой уже невозможно. Чтобы сделать свою бомбу, свою ракету, понадобился интеллект. В СССР интеллект ценили. И это давало свои плоды.
В США тоже есть вулканологи. По уровню финансирования нас с ними не сравнить. А по результатам работ мы примерно на равных. Когда в Израиль приехали выходцы из СССР, он стал страной передовой науки и высоких технологий. Вот что значит - ценить интеллект!
- Не помните, как ценился ваш труд на первых порах?
- Где-то рублей в 120. Надбавок еще никаких не было. Но мне хватало.
- А сейчас?
- Сейчас я каждое утро просыпаюсь и думаю, где взять денег. 15 минут назад я в очередной раз договорился о том, что мне дадут в долг. Мне неприятно говорить, но у меня довольно большая задолженность по квартплате.
Зарплата, конечно, очень важно, но все-таки в научном мире главный критерий - это уровень достижений. Любой исследователь в своей научной жизни проходит ряд этапов, набирая скорость, высоту, объем знаний, научный вес. Критерием настоящего ученого является умение генерировать новые знания. Но, чтобы дойти до этого состояния, необходимо вложить в свою работу огромное количество душевных и физических сил, отречься от многого, перелопатить невероятно большое количество материалов, впитать опыт учителей, коллег, многое понять, научиться руководить и в результате привести себя в такое состояние, когда ты способен видеть, понимать и решать важные научные задачи. На это уходят порой десятки лет.
Меня сильно тревожит то, что будет в последующем с вулканологией. Если кто-то из молодых, талантливых, динамичных появляется в науке, то очень велика вероятность, что его (ее) тут же перехватят. Есть огромное количество рабочих мест, где платят значительно больше денег.
- В науке у вас были кумиры?
- Почему были? Они есть. Когда я приехал на свое первое извержение, моим учителем был известный вулканолог и интереснейший человек Иван Терентьевич Кирсанов. Было много прекрасных ученых, на которых я смотрел с благоговением снизу вверх. Я счастлив, что работал с ними.
Встретимся через 50 лет
- Абсолютнейший кавардак в вашей лаборатории - это обычная рабочая обстановка или что-то здесь происходит?
- Здесь происходит битва за самые передовые рубежи вулканологической науки. Я создаю крупногабаритную установку, ее вертикальные размеры сравнимы с высотой 5-этажного дома. На этой установке будет проводиться моделирование вулканических извержений. Это очень трудная задача. Пытаюсь создавать новую теорию вулканического процесса, для этого надо изучить совершенно необычные явления, разработать методики, создавать новые приборы, поэтому мой кабинет сегодня - это маленький завод.
- Можно ли создать установку, чтобы прогнозировать землетрясения?
- 50 лет назад на вопрос: "Можно ли прогнозировать извержение вулкана?" все категорически отвечали: "Нет!" Но мы научились это делать. Когда мне сегодня говорят: "Прогнозировать землетрясения нельзя!", я отвечаю: "Давайте поговорим об этом еще через 50 лет".
- А что сделали вулканологи за полвека, скажем, для жителей полуострова?
- Иногда говорят, вот, мол, вулканологи занимаются любимым делом, удовлетворяют собственные интересы за государственный счет, а пользы для людей - никакой. Перечислю лишь несколько "полезных дел".
Научные изыскания сорокалетней давности показали, что в Петропавловске возможно землетрясение силой 9 баллов, и с начала 70-х годов здесь строятся дома, рассчитанные на землетрясение такой силы.
В 80-х беспартийный директор института Сергей Александрович Федотов пошел против обкома, против ЦК и остановил строительство атомной станции практически в черте областного центра. Чернобыль потом видели все.
Ученые института и лично И.Т. Кирсанов открыли источники Дачные, тепло которых сегодня успешно используется для работы Мутновской геотермальной станции.
Крупнейшие в нашем регионе платиновые россыпные месторождения открыты в Корякии группой вулканологов во главе с Фаридом Шакировичем Кутыевым. К настоящему времени там добыто около 38 тонн платины.
В конце 2006 года В. Путин подписал распоряжение о выделении из бюджета России нескольких миллиардов рублей на сейсмоукрепление 30% зданий в Петропавловске. Это случилось благодаря мужественной работе камчатских сейсмологов и, главное, благодаря бойцовским качества академика Федотова. Я перечислил здесь далеко не все достижения, но разве этого мало?
Справка "АиФ-Камчатка"
В 2005 году число научных кадров области составило 1293 человека, 58,2% из них имели высшее образование. В среднем на 100 исследователей приходилось 58 техников и 99 работников вспомогательного персонала.
Каковы у камчатского судоремонта шансы на возрождение? 
100 дней после указа 
Морские перевозки: доставка груза во все уголки Камчатки 
Аукционы усложняют жизнь камчатских строителей