Корреспондент «АиФ-Камчатка» пообщался с известным всему полуострову мастером резьбы по дереву Александром ЧИПИЗУБОВЫМ, которому, кстати, 4 апреля исполнилось 55 лет.
С мамой в институт
– Когда поступал в московский экономический вуз, мама поехала со мной, — рассказывает Александр Владимирович. — Она молодая, родила меня в восемнадцать лет. И мы решили поступать вместе. Учились в одной группе, представляете? А когда нам вручали дипломы, ректор сказал: «Впервые в истории нашего вуза сын и мать окончили его вместе!»
– Вы получили специальность экономиста. А стали художником…
– Судьба столкнула меня с Александром Коняевым — он окончил Богородское училище под Москвой, резчик от Бога! Александр служил мичманом в Рыбачьем. И заразил меня этим делом! После института я работал у военных строителей и подрабатывал в кооперативе — мы делали детские резные площадки. И вдруг прошёл слух, что будет выставка Коняева. В Выставочном зале на Ленинской мы и встретились снова. Это он натаскал меня в технике резьбы. И с ним я, что называется, поднаторел! Сам теперь выставляюсь — с 1983 года, дома стопа дипломов лежит.
И как потом выяснилось, моё художество проявилось неспроста. Жена Тоня нашла в одном искусствоведческом сборнике, что мои предки, Чипизубовы, резали церкви и иконостасы в Сибири, под Читой. Так что корни породы действительно прослеживаются.
Проверка на прочность
– На Озерновской косе, помнится, стояла деревянная скульптура капитана Врунгеля. Ваша работа?
– Это я его делал, по заказу тогдашней городской администрации. Из огромного сухого кряжа лиственницы, восемь человек грузили его на машину. Этим Врунгелем руки себе отсушил. Но мне за скульптуру так и не заплатили — городское начальство оказалось врунгелем в прямом смысле. Выкупили её у меня потом богатые люди. Кстати, капитан Врунгель, если откроете книгу, закончил своё плавание именно в Петропавловске-Камчатском! Ещё я хотел старпома Лома вырезать со временем. Не получилось… А этнографическую камчатскую деревню у Култучного озера помните? Тоже я делал, сейчас заказчики увезли её к себе на базу.
Был ещё интересный случай. В 1991 году мы с ребятами девять месяцев работали над гарнитуром из капа — это было дизайнерское кресло. Передали его по договору москвичам. Они увезли работу и пропали — денег мы так и не увидели. Зато увидели потом статью в журнале «Огонёк» и фотографию, на которой мы узнали своё кресло…Выяснилось, что гарнитур был продан в Париже на аукционе за 157 тысяч долларов!
– Из каких пород дерева вы режете свои скульптуры?
– Из всех. Мне даже привозили куски красного дерева. Липа — самая мягкая, потом идёт ольха, лиственница, берёза. Самая прочная древесина — капы, это такие наросты на стволах деревьев, их прочность приравнивается к кости.
Ещё режу из ёлки — парковые скульптуры. Ель и лиственница на воздухе становятся крепче, каменеют из-за присутствия смолы.
Свободный художник
– Когда в 1995 году мебельная фабрика, где я работал, закрылась, мне пришлось уйти в автономное плавание. Года полтора был свободным художником. А потом узнал, что в ЦВР (центре внешкольной работы) на 4-м километре есть вакансия. Там мне дали большой зал. Проблемой центра было то, что большинство из 30 студий работало для девочек. А для пацанов — одно автодело, там мопеды собирали-разбирали. И ко мне целая ватага записалась — 30 мальчишек и одна девочка! Потом они на фестивалях детского творчества стали занимать первые места. А ведь резьба по дереву считается одним из самых сложных видов декоративно-прикладного искусства. Представьте: берётся чурочка, как и сколько от неё отнять — никто не знает. А мои детки корпят, грызут эту деревяшку и оставляют работы отличного уровня — котов, моржей, медведей. Из Москвы приезжали, удивлялись: «Что, у вас дети такое делают?!»
– А потом вы попали в исправительную колонию…
– Коллектив в ЦВР был прекрасный, нравилась большая студия, свобода, но… Зарплата — одно название. Однажды к нам приехал директор училища из пятой колонии — он прослышал о выставках. И завёл разговор: «А не хотели бы вы к нам? С зарплатой в 24 тысячи...» Конечно, захотел! Хотя согласился не сразу — посоветовался с женой. Конечно, в колонии я сам себя запер. В полдевятого туда заходишь, телефон сдаёшь на вахте — и выходишь только в конце рабочего дня. Вот уже 11 лет так работаю. А кроме зарплаты и приличного, почти трёхмесячного ежегодного отпуска здесь привлекает ещё и то, что помогаю людей вытаскивать из криминального болота!
– И кто в ваших сегодняшних учениках?
– Осуждённые от 18 до 43 лет. Курс обучения — девять с половиной месяцев. Больше двухсот человек уже выпустилось! Недавно встречаю одного парня, что отсидел своё. «Владимирыч, — говорит, — если бы я с вами не познакомился, пошёл бы по наклонной вниз. А теперь режу изделия и сдаю в салон». Он сидел 13 лет за убийство, а сейчас занялся творчеством и пацанов других увлёк. С ним рядом уже шесть человек работают!
Одна из муз
– Сфера ваших интересов на резьбе не замыкается?
– Самое интересное, чем я сейчас занимаюсь, — поэзия. Это одна из моих муз. В 1985 году одна книжка стихов у меня уже вышла — сборник «В душе холодный таял лёд». Ещё три — в рукописях. Сборник о подводниках «Режим тишины» практически готов к изданию, его хочу оформить в графике. И сборник басен — у меня их около сорока...
Но знаете, какая самая большая моя мечта? Хочу достать бревно большое, 12 метров. И вырезать собачью упряжку — в одно касание и в натуральную величину. Поставить её на небольшой постаментик в городе — и чтобы по этим собачкам детишки лазали, фотографировались. Была бы визитная карточка нашего Петропавловска. Ещё есть идея каждую камчатскую туристическую тропу деревянными фигурами украсить. Например, морж с чайками или медведь… Там ведь сломать нечего! Разве что напишут: «Здесь был Вася». Но культуру всё равно нужно прививать! И сказки хочется в камчатском стиле!
Пеньки в Петропавловске превратят в былинных и сказочных персонажей 
Новобрачные Петропавловска разрушили «Дерево любви» 
В Палане открыли мемориальную доску памяти Владимира Косыгина (Коянто) 
Свой Ангел-Хранитель появился у исправительной колонии на Камчатке 
На Камчатку прилетела дочь шамана