Жительница Петропавловска-Камчатского Альбина Мерджанова только пару недель назад выдохнула от судебной тяжбы: последние несколько месяцев женщина занималась взысканием с нескольких лечебных учреждений и краевого минздрава компенсации за вред, причинённый жизни и здоровью её четырёхлетнего Антошки.
Суд второй инстанции иск мамы Антона Брецкого удовлетворил – в скором времени семья мальчика получит компенсацию в размере восьми миллионов рублей. Но как признаётся Альбина Ириковна, привлечь медиков к ответственности за некачественное лечение её младшего сына всё же оказалось куда проще, чем бороться с коварной болезнью, навсегда лишившей её мальчишку способности видеть.
Поторопился…
«Мама, я хочу шоколадку», – с хитринкой в голосе просит русоволосый пацанёнок, пока его мама жарит картошку, которую он же «заказал» несколько минут назад.
– А что делать, я теперь Антошины глаза и руки на всю свою жизнь, поэтому и стараюсь выполнять все его просьбы по мере сил и возможностей, – говорит мне Альбина Ириковна, берёт на руки сына и осторожно усаживает его за стол.
Пока маленький гурман обедает – его мама рассказывает историю четырёхлетней борьбы за жизнь и здоровье сына.
Антоша Брецкий – третий ребёнок в семье, и когда его мама узнала, что ждёт малыша, сильно растерялась: женщине на момент наступления беременности исполнилось 42 года, и все риски вынашивания ребёнка в таком возрасте она понимала. Но врачи, к которым Альбина Мерджанова в 2014 году обратилась за консультацией, ничего угрожающего здоровью будущей роженицы и её малыша не увидели. Было принято однозначное решение – рожать.
– Беременность протекала без проблем, но на пятом месяце, в самый разгар новогодних праздников, я стала себя плохо чувствовать, – вспоминает Альбина Ириковна. – Сразу же после длинных зимних выходных, я пришла к своему врачу, но её ничего не насторожило, и она отправила меня домой. Но уже через несколько дней, на 29 неделе беременности, мы срочно мчались в роддом – у меня начались схватки.
Медики городского родильного дома № 2 делали всё возможное, чтобы остановить родовую деятельность, но в середине января я оказалась на операционном столе: мне сделали кесарево сечение, и мой сын родился на десять недель раньше положенного срока. Но за жизнь Антошка цеплялся отчаянно: и в утробе «наел» очень хорошие для своего гестационного возраста 1280 граммов, а уже на третьи сутки задышал самостоятельно. На пятый день его перевели в реанимационное отделение Камчатской краевой детской больницы на выхаживание. Из больничных стен мы с сыном вышли только спустя два месяца.
– Своё эмоциональное состояние помните?
– Всё как в тумане. Я без проблем две беременности выносила, домой с «кульками» счастливая возвращалась. А здесь – круговорот дней и ночей, борьба за каждый грамм веса. Единственное, что хорошо помню – постоянно вылавливала врача. Проснусь, спрошу у медсестры – она ещё не пришла, чуть отвлекусь на ребёнка – она уже ушла. В каком-то информационном вакууме находилась, и, честно, до конца не понимала, что с Антошей происходит. А когда спохватились – драгоценное время было уже упущено.
Жизнь в борьбе
– А как вы узнали, что ваш младший сын никогда не будет видеть?
– У него диагностирована задняя агрессивная ретинопатия – это очень распространённое заболевание у недоношенных деток. Его коварство в том, что оно очень быстро прогрессирует, и высококвалифицированная помощь должна быть оказана максимально быстро – буквально в течение 72 часов с момента постановки диагноза. Антошку врач-офтальмолог в краевой больнице осмотрел, диагноз выставил, но впервые на операционный стол сынок попал только через девять дней после консультации специалиста. И то, хирургического вмешательства тогда не было – у медиков сломалось что-то из оборудования. На суде врач говорила по этому поводу: «Это была пробная операция», хотя, по факту никакого вмешательства не было, и ребёнку только зря дали наркоз.
Прошло ещё два дня, Антошу спустили ко мне с реанимации, но поместили не в кувез (инкубатор для недоношенных детей с автоматической подачей кислорода и с поддержанием оптимальной температуры. Прим. ред.), а на воздушную подушку. Потом в больницу приехал офтальмолог, который согласился оперировать моего ребёнка. Оперировать без моего согласия, без разрешения, без разъяснения, что с Антошкой будут делать, и зачем это нужно. Я уже говорила, что находилась тогда в информационном вакууме: ни об одной операции, а их всего в краевой больнице было проведено четыре, мне никто ничего толком не рассказал. А когда Антошка набрал вес два с половиной килограмма – отпустили домой. И началась наша собственная борьба, лицом к лицу с быстропрогрессирующей болезнью.
Почти сразу после выписки мы полетели в Санкт-Петербургскую клинику им. К. А. Раухфуса, там офтальмолог за голову схватился. Я вам дословно его слова воспроизвожу, он с возмущением всё время спрашивал: «Да что ж это такое! Что вы сделали с ребёнком?!». Первая операция была по сохранению глаз, потом ещё несколько провели – пытались оставить у Антошки хотя бы светоощущение.
Справедливости ради стоит сказать, что краевой Минздрав навстречу нам тогда шёл: и квоты на лечение выделял, и с билетами помогал. А в полтора года случилась новая беда – Антошке поставили ДЦП. Хорошо, что не в самой тяжёлой форме: благодаря ежедневным занятиям и курсам реабилитации, сынок уверенно ползает, встаёт на колени, пытается ходить, держась за ручку. И если зрение ему мы уже вернуть не сможем, то за самостоятельную ходьбу ещё поборемся.
Свет внутри
Сегодня жизнь семьи Антоши Брецкого полностью подстроена под его выздоровление: через весь коридор тянется длинный поручень на высоте роста мальчика, мама работает лишь урывками – в остальное время занимается ребёнком, ходит вместе с ним в детский сад, постоянно откладывает деньги на бесконечные курсы реабилитации. Даже любимицу всей семьи – маленького йорка по кличке Катя, завели, чтобы Антоша учился любить, дружить, заботиться. Совсем скоро у неё родятся щенки, и малыш ждёт их появления с особым нетерпением.
– Я бесконечно благодарна судьбе за то, что у Антошки сохранён интеллект: он очень добрый, контактный мальчишка, любит музыку, – рассказывает Альбина Ириковна. – Обидно только, что был шанс сохранить зрение, но нам его просто не дали. Мы стали последними, кому на Камчатке сделали операцию по лазеркоагуляции, после нашего неудачного случая врачи стали отправлять малышей на материк. И я долго думала, стоит ли через четыре года поднимать всю эту волну с судами и выплатой компенсации. Но, посмотрев на наши расходы, решила, что обязана это сделать ради здоровья сына. Процесс это неприятный, очень затянутый. Мы подавали иск на 16 млн., выплатят ровно половину – так решил краевой суд. Интересно, что городской суд нам отказал, помогла только настойчивость адвоката, прокурора и грамотно составленная апелляционная жалоба. Потратим средства на создание комфортных условий жизни для своего ребёнка.
– С Камчатки уедете?
– Да, переезд планируем в ближайшие годы, как бы мне не хотелось здесь остаться. Камчатка – удивительное место, но пройдёт ещё много времени, прежде чем здесь появятся тифлопедагоги и тьюторы в детских садах, по улицам беспрепятственно смогут передвигаться люди с ограниченными возможностями здоровья, а окружающие начнут понимать и принимать детей с особенностями развития. Я верю, что всё это будет, только Антошка уже вырастет. Поэтому мы уезжаем в город, где такие возможности есть, и билеты на поездки в медцентры для реабилитации наших детей не стоят космических денег.
Поймите, мне не хочется «мазать» чёрной краской всех камчатских врачей, краевой Минздрав, власти, потому что нам встречались и грамотные специалисты, и отзывчивые чиновники, и просто добрые люди, которые понимают нашу ситуацию и помогают нам. Но в итоге всё равно вся ответственность за сына и его дальнейшую жизнь ложится на семью, поэтому я просто обязана сделать всё возможное, чтобы мой малыш стал здоровее и счастливее.
На Камчатке впервые прооперировали сложнейшие формы рака 
В больнице на Камчатке во время операции умер 5-летний ребёнок 
Камчатский врач избежал наказания за некачественную пластическую операцию