6 января в возрасте 87 лет ушёл из жизни бывший губернатор ВладимирБирюков. В 1990 Владимир Афанасьевич возглавил облисполком, в ноябре следующего года после путча был назначен главой администрации, а в 1996-м был избран первым постсоветским губернатором Камчатской области. оставил должность в конце 2000 года, не став участвовать в новых выборах.
Это интервью было записано в 2001 году известной журналисткой Ольгой Павловой и ранее не публиковалось. Бывший губернатор, возглавлявший регион в самые трудные годы перестройки, ответил на многие непростые вопросы.
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Так уж получилось по жизни и по душе: единственный для меня губернатор Камчатки – это Владимир Афанасьевич Бирюков. Уехав в конце 2000-го на «материк», я не застала перемены персонажей в «белом доме». И слава Богу. Это стало единственным утешением в первый год жизни вдали от Камчатки.
Но с Камчатки проще уехать, чем расстаться с нею. И когда довелось вновь ненадолго оказаться здесь, я не могла не попросить моего губернатора о встрече. Проговорили мы несколько вечеров.
РЕСУРС «ПЕРВОГО ПАКЕТА» НЕ ВЕЧЕН
- …Когда я ушёл по известным причинам.
- Причины-то как раз и остались неизвестны.
- Почему же? Ещё тогда я однозначно сказал: 10 лет – достаточный период для работы. А самое главное, в 2000 году я почувствовал – и не только я, вся наша команда почувствовала: Камчатка уже ушла от того периода, когда главным было выжить. Теперь надо было думать о развитии области. А останься я губернатором, занимался бы главным образом энергетикой. Это значит, вопрос развития – вольно или невольно – поставил бы на второе место. Поэтому и решил, что сосредоточусь на энергетике, чтобы закончить начатое.
Кроме того: чтобы правильно сформулировать, что такое развитие области, нужны были всё-таки другие мозги, другой человек. Учёные тогда сделали нам программу до 2005 года (которая мне, кстати, не очень нравилась). Но пришёл бы новый, молодой глава, тот же Синченко, – и был бы уже не «второй скрипкой», а первой, – он всё равно по-своему повёл бы дело.
Ну, и третье. Нужно было команду обновить, пересмотреть её состав. А это вопрос, пожалуй, самый сложный. Напомню одну историю. Ростропович в Америке создал очень сильный оркестр. И каждого человека в нём знал – чем он дышит, какая у него семья, какие слабые и сильные стороны. Но, как всегда, пришёл момент, когда он тоже задумался: вот этого бы надо заменить, и этого… Но посмотрел на всех, на каждого и понял: этого жалко, и с этим трудно расстаться. И тогда, как он рассказывает, я решил – уйду сам. Присказка, конечно. Но, думаю, понятно.
Сочетание всех этих причин и привело меня к решению не баллотироваться на новый срок. И я убеждён, что решение было правильным. А то, что в результате пришёл Машковцев?.. Ну, что ж, всякое бывает.
- И всё-таки: чем, на ваш взгляд, объяснить «покраснение» Камчатки и реванш коммунистов?
- Ещё очень много людей, которые живут старыми идеалами. Слишком быстро забылись пустые прилавки, сумасшедшие очереди, талоны. Все революции сменяются консерватизмом – и наоборот. Но всё равно нынешняя власть стоит на том фундаменте, который был создан нами за 10 лет. Не нами персонально, а всей страной. Той страной, которую перестроили демократы. Попробуйте теперь, верните всё назад, если можете. Ликвидируйте рынки, верните государственные магазины. Получится у вас что-нибудь?
- Слава Биллу Гейтсу, теперь можно читать камчатские газеты, находясь за 9 тысяч вёрст от Камчатки. Интернет свидетель! – нынешний хозяин губернаторского кабинета весь первый год своего правления активно использовал ресурс «первого пакета». Того самого, где написано: «вали всё на предшественника». Вы упорно молчали. Почему?
- Раз ушёл, значит – всё, зачем мешать другому? Это уж пусть народ скажет, хуже он работает или лучше. Пусть дела скажут. Хотя, повторю: сегодняшние дела – это ещё не результат работы новой команды. Это наполовину результат команды прежней. Потому что сохранились устои, тенденции, организация, кадры. То есть фундамент. Но порядочности ради: пришёл новый – дай ему работать. Когда ушёл Синетов, он же меня не поучал, хотя, наверное, со многим тоже не был согласен.
- Это одно, а вы не отвечали на откровенные нападки.
- А разве я отвечал на них когда-нибудь в течение десяти лет? Этот ресурс «первого пакета» всё равно уйдёт, он не вечен. Наступит время, когда люди скажут Машковцеву: ну, хватит об этом, давай говори что ты-то сам сделал.
- И первое, что он ответит: при мне не отключали свет. Про тепло, которого не было с апреля по ноябрь, конечно, промолчит. Но серьёзных энергокризисов зимой 2001, да и нынешней, на Камчатке действительно удалось избежать.
- Кризисы в энергетике были потому, что в те годы нам не отдавали наше. 800 миллионов рублей должен был Камчатке федеральный бюджет, 560 миллионов из них – военное ведомство. Вот от чего произошёл сбой тогда. Сейчас весь федеральный сектор рассчитывается вовремя, нет задолженности федерального бюджета перед «Камчатскэнерго». Плюс к тому есть хорошая, крепкая поддержка федеральных властей. И то, что прошлую зиму область выжила нормально, – это 100-процентная заслуга федеральной власти. 100 процентов! Во-первых, они помогли субсидиями по северному завозу. Во-вторых, ещё дали субсидии из дополнительных доходов бюджета. В третьих: мы три года бились за перемещение сюда госрезерва в 100 тыс. тонн мазута. И, наконец, в прошлом году свершилось. Плюс к тому – и это самое главное! – не только Камчатку, но и все другие регионы спас Приморский край. То, что случилось в Приморье в 2000 году, как в зеркале показало весь Дальний Восток и Север. И нечего было тогда на Наздратенко пенять. Я ещё раньше говорил и сейчас повторяю: Наздратенко здесь ни при чём. Это просто отношение Москвы к нам, к регионам. Настолько обветшали все наши теплотрассы, котельные, настолько был «замучен» вопрос по коммунальным услугам, по компенсациям стоимости электроэнергии, что, рано или поздно,всё равно этот прорыв был бы. Наверное, это звучит не очень красиво, но приморский кризис спас все другие регионы. Президент тогда сказал: хватит, мы должны рассмотреть ситуацию в коммунальном хозяйстве. Наконец-то. Мы орали, доказывали – не доходило. Надо было поставить в тупик целый край, привести в бедствие население этого края, чтобы до них всё-таки дошло. Миллиард рублей дали той зимой Приморскому краю для наведения порядка. Так его надо было летом дать! И, возможно, меньше бы потребовалось.
- Михал Борисыч говорит, что он установил лучше отношения с Москвой, чем это вам удавалось, – и поэтому Москва теперь даёт деньги исправно.
- При чём здесь отношения? Просто денег в Москве стало больше. Подождите, где мы все окажемся, если баррель нефти будет стоить 12 долларов, а не 20, как сейчас? Да, я не был для Москвы таким податливым, может быть. Но с теми министерствами, которые нас слышали, которые хотели с нами работать, у меня всегда были самые лучшие отношения. Нужно понять другое: уже не та стала страна. Это ещё и в прошлом году было видно, и тем более в нынешнем. Посмотрите, какой бюджет приняли федералы.
Но страна не внезапно стала другая. Это всё постепенно шло. Через тернии, как говорится, к звёздам.
ЛОМАТЬ – ЭТО БОЛЬНО
- Тот период, который мы пережили, был, конечно, неординарным. Такие 10 лет пережить – достойно века. Не мной лично он пережит, не об этом я хочу говорить. Он пережит всем народом России и, в том числе, – всем населением Камчатки. И надо как-то отряхнуться, оглянуться и осмыслить: как это было, что же произошло? Всё слишком быстро забывается.
- Вспомним?
- Вот сейчас говорят: развалили сельское хозяйство, строительство, развалили то, другое… А во имя чего? Скажу, быть может, немного патетически: во имя того, чтобы общество развивалось и жило нормально, по объективным законам, а не по тем субъективным, по которым мы жили с 17-го года. И в результате пришли к началу 90-х годов с очень большим грузом, который тянул назад, не давал развития стране и обществу. Это и административно-командный метод руководства, и само ведение хозяйства. Хоть оно и было плановым, но планы-то были искусственными. И жизнь, и экономика пришли к ситуации тупиковой. Надо было меняться.
Сейчас многие и само слово «Ельцин» не могут слышать. Но давайте вспомним страну в конце 80-х – начале 90-х годов. За кого голосовали? Кому кричали «ура», аплодировали? А теперь кого-то хотим в этом винить? Нет, надо быть ответственными за всё. И за этот период тоже.
Да, он прошёл тяжело, переломал немало судеб. Особенно трудно пришлось людям пожилым. И именно это осталось особенно памятным. Но период ломки был расплатой за то, что мы в своё время выбрали неправильный, не объективный путь развития страны. Без него не было бы и перехода на новые основы жизни ни в обществе, ни в экономике. А ломать без боли невозможно.
На всех Северах и Дальнем Востоке эта ломка имела свой характер. Здесь она ударила особенно болезненно. И, думаю, понятно, почему.
Да, мы можем с благодарностью вспомнить о временах, когда всерьёз сказали об освоении Севера и Дальнего Востока. Действительно, при советской власти было сделано много. И для сохранения коренных народов, и для того, чтобы создать здесь инфраструктуру – школы, больницы. И для людей: коэффициенты, надбавки, бесплатные проезды. Но, пусть уж меня извинят за прямоту, много было сделано искусственного. В сёлах, скажем, стали строить 4-5-этажные дома. Зачем?
И всё, что делалось, делалось за счёт государства. Привыкли жить в этой обстановке: не заботиться ни о продовольствии, ни о топливе – всё равно завезут. А когда сказали: стоп, давайте думать о самоокупаемости! – это оказался трудный вопрос. Искусственное формирование цен, а отсюда и отношений на товарном рынке, привели к тому, что мы не производили тех товаров, которые соответствовали нашим расходам. Может, в этом и была главная «кривизна».
И всё-таки, при переходе к рынку Севера нуждались, образно говоря, в стартовом капитале и в поддержке. Трудовые и всякие другие вложения в один и тот же товар здесь выше, чем в европейской части. И инфраструктура требует затрат больше.
- Когда стали выниматься государственные подпорки, что оказалось самым уязвимым и быстрее всего рухнуло?
- Жизнеобеспечение людей. Сразу, конечно, сократились и объёмы производства. Не выдержали испытания рынком многие товары. Прежде всего, это коснулось сельского хозяйства. Затраты там были кратно выше, чем эту продукцию мог взять рынок. В рыболовстве тоже: затраты береговых предприятий оказались несоизмеримы с ценой на продукцию. Рухнули многие предприятия. Отсюда появились безработные, малооплачиваемые. И самым больным вопросом стал недостаток средств для жизнеобеспечения людей, семей. А вспомните эти нищенские пенсии, которые составляли около 30-40 процентов прожиточного минимума.
В этих условиях администрация области пыталась хоть каким-то образом – через дополнительные выплаты, удешевления – помогать людям жить. Прежде всего, мы старались не допустить быстрого, резкого обвала всех цен, особенно на продовольствие. Одним из первых шагов в этом было обращение в Министерство рыбного хозяйства за рыбными квотами в распоряжение администрации. Как это происходило, немножко похоже на анекдот, вряд ли стоит рассказывать…
- Вспоминать – так вспоминать.
- Если коротко, то происходило так. Рыбным министром тогда был Котляр Николай Исаакович. Поехал я к нему договариваться, чтоб он выдал администрации хотя бы тысяч 30 тонн минтая. Вымучивал, помнится, эту квоту целый день. С утра говорит: «Подожди, приходи после обеда». Прихожу. А был в то время 1-м заместителем председателя Совета министров Владилен Николаевич Никитин (потом его с работы сняли за то, что не было табака, сигарет). Котляр позвонил ему и говорит: вот, сидит, мол, у меня председатель Камчатского облисполкома, мурыжит, просит минтая. Тот что-то буркнул, вроде «решай сам». Котляр не понял – то ли «да», то ли «нет» Что делать? Подписывайте, говорю, я сам к первому пойду. С подписью Котляра иду к Никитину. Опять пришлось долго ждать, попал в кабинет только поздно вечером. И получился у нас какой-то странный разговор: «Ну, давай, что?» «Да вот мы, Камчатка…обстановка…» «Ты скажи, зачем пришёл?» «Я был у Котляра…» «Короче можешь сказать?» «Вот возьмите и напишите «согласен». Он подписал, я поднимаюсь – и пошёл. Уже у двери Никитин меня останавливает: «Подожди, как-то нехорошо получилось, ты уж извини». «Да ладно, говорю, я ж вижу, что человек вы занятой, лучше приезжайте к нам, на Камчатку». И он действительно потом приехал. Свозил я его на Октябрьскую косу, показал, как живём. Кажется, он даже что-то понял.
А мы взяли эти 30 тысяч тонн минтая и стали ими управлять. Ловили, продавали (под разным инспекционным контролем), покупали мясо в Австралии. Из Венгрии, Югославии везли сосиски, ветчину в банках… Короче говоря, целый год – 92-й и часть 93-го – поддерживали таким образом рынок сравнительно недорогими продуктами. А потом ещё, помните, два парохода бананов завезли. То есть искали разные возможности заработать. И тогда, из этих денег, образовали Фонд социальной поддержки населения, откуда и делали доплаты малоимущим и пенсионерам. Это был первый в стране такой фонд. Тогда же организовали и «Камчатимпэкс», чтобы через него тоже подпитывать Фонд поддержки.
Недоверия к этому фонду было много, проверок – масса. Но никаких замечаний не было. И в этом отношении мы очень хорошо сотрудничали с тогдашним Советом народных депутатов. Депутаты, правда, всё время шумели, проверяли. Ну, и ради Бога! Я был сторонником этих проверок, потому что периодически «трясли» людей, которые были возле фонда. Те знали, что их обязательно проверят, и я никогда не вставал на их защиту. Главным для меня была чистота всех этих дел.
Со временем эта торговля пропала.
- Почему?
- Потому что появилось уже торговое сословие, люди, которые привозили и торговали. Появилась конкуренция, рынок сам стал регулировать себя. Да и государство запретило местным администрациям заниматься подобной деятельностью. И, наверное, правильно. Это не дело органов власти. Просто на первом этапе мы вынуждены были им заниматься, пока не появились рыночные структуры.
- А фонд?
- А фонд остался, и мы пополняли его из других источников. «Сбросили» туда весь налог с продаж, все штрафы, от рыбы кое-что. А потом и из бюджета стали добавлять. И тогда, наконец, ликвидировали очень большую «болячку» – рассчитались по детским компенсациям. На 2001 год оставался долг немного в Елизово и немного в городе. Так постепенно сформировалась структура социальной поддержки населения.
Но мы видели, что не всё ладно: деньги задерживались, доходили до людей с трудом. На местах, в муниципальных образованиях, им говорили: это Бирюков не дал, идите к нему. Люди приходили, жаловались. Тогда мы решили: хватит биться с муниципалами, давайте-ка всё это заберём на себя и сделаем Центр по социальным выплатам. И какую ж бурю поднял тогда город, а под его «сурдинку» и районы!.. А сегодня оценивают это уже совсем по-другому. И люди точно знают, куда обратиться, им не надо больше мытариться, ходить по разным инстанциям.
- Понятно, что жить в стране и не разделить её судьбу невозможно. И если ломка происходила во всей России, она и на Камчатке была неизбежна. Но местную власть оценивают по тому, насколько она сумела смягчить этот процесс. Как вы сами оцениваете результат?
- Не мне судить. Но мы делали всё, чтобы помочь людям пережить это время. Одно то, что пенсионеры каждый месяц ждали нашей поддержки, доплат, говорит о том, что администрации области было не всё равно, что мы искали возможность поддержать самых незащищённых.
- А если сравнить с другими регионами?
- Анализируя, я обычно сравнивал с другими дальневосточниками. Заработная плата у нас всегда была выше средней по Дальнему Востоку. Выше нас шли иногда только Якутия и Чукотка. По ценам на товары так: молочные товары, сыры были дороже. Все остальные товары – на среднем уровне. Рыба, конечно, была дешевле относительно других территорий. Электро- и теплоэнергия всегда были самыми дорогими.
- В целом можно сказать, что мы были не хуже других?
- Безусловно.
ПОЧЕМУ ПРОКУРОР СМОТРИТ МИМО?
- А всё-таки люди считают, что вы мало стригли рыбных генералов. Стригли бы, как сейчас Машковцев – им легче бы жилось.
- Сомневаюсь. Стригли мы даже больше. За прошлый год они, то есть нынешняя администрация, набрали таким путём миллионов 90. А мы в 2000 году собрали с рыбников 560 миллионов на энергетику. Есть отличие? А в целом рыбаки вложили в энергетику 1 миллиард 100 миллионов рублей. Но я никогда не стремился – и считаю это ущербностью, беззаконием – брать деньги просто так. За разовой помощью мы к рыбакам, конечно, обращались. Но в основном брали у них деньги на возвратной основе. Даже образовали специально акционерную компанию, куда они вкладывали средства, а взамен получали акции. Акции потом можно будет продать и, может быть, даже дороже. Или дивиденды получать. То есть рыбные предприятия становились собственниками энергетических объектов. И я, и Тимошенко строили отношения с рыбаками, основанные на их законном праве получать квоты. И едва ли кто-то может сказать, что я применял здесь административно-командный метод: не давать, запрещать только потому, что мне кто-то не угодил, не то сказал, не так проголосовал. Если найдёте такой пример, то приведите мне этого человека.
Никогда я сам не занимался распределением квот. Никогда! На это был КРХС. Да, мне приносили на подписание эти квоты. И я обязательно спрашивал, какие есть разногласия, кто не удовлетворен? И, в первую очередь, рассматривались вопросы малочисленных народов Севера и их компаний. В этой части приходилось иногда и вносить изменения. Но никто не может упрекнуть меня в том, что росчерком пера я решал: давать – не давать. Только когда мы из общих квот выделяли часть на энергетику, то эта часть действительно распределялась под моим контролем. И с каждым из руководителей я говорил: «Почему до сих пор не внёс деньги, почему задержал?» Но с каждым из них у нас были заключены договора, зафиксированы условия.
Да, были моменты, когда мы – в разных формах – привлекали рыбаков к поддержке социальной сферы. Например, встал вопрос о том, чтобы заменить в школах старые компьютеры. Поставили его санитарные врачи. И в течение пяти лет мы покупали 11-12 компьютерных классов. Вот сюда привлекали «рыбные» деньги. Я сам подписывал такие письма руководителям рыбных компаний: прошу, мол, оказать помощь. И оказывали. В этом отношении особенно нужно отдать должное «Фиш Рейн Компани». Неслучайно потом где-то в центральной прессе проскочило, что на Камчатке школы самые компьютеризированные.
Была у нас и система поддержки художественных коллективов: капеллы, камерного оркестра, детских коллективов. Здесь тоже помогали рыбники. А возьмите ремонт областной больницы. Надо было закончить ремонт родильного отделения. Посмотрели – окна там ни к чёрту. И решили: давайте, наконец, поставим пластиковые окна и двери. Это ж всё-таки родильное отделение! Есть такая компания «КамКайдо Краб», руководитель Герт Валентин Валентинович. Компания выделила 100 тысяч долларов, на которые и сделали ремонт. Договаривался я, обещал вернуть. А расплатиться теперь некому… Вот это неприятно.
То есть я хочу сказать, что рыбаки максимально участвовали в жизни области. А что толку, если б мы брали у них деньги, чтобы прокурить, проесть-пропить? Так, как сегодня это делается, – беззаконие. И почему прокурор смотрит мимо, не знаю. Я имею в виду тендеры на квоты под покупку топлива. Ещё неизвестно, будут эти квоты или не будут? И сколько их будет? Как потом распределять, если всё уже продано? В договорах, которые администрация заключает с рыбаками, сказано: если квот не будет, то уплаченные деньги считать социальной помощью области. Помощь по тендеру – это ж додуматься надо! Нет, я считаю, что всё должно быть по правде, открыто. Обращаешься за помощью – так и скажи: окажи поддержку, дай взаймы.
Сегодня попраны многие основы, которые мы вместе здесь создавали. Не я один, не наша команда – все люди. Всё делалось для того, чтобы освободить предпринимателя. Чтобы он был свободен в своих решениях, действиях, и чтобы он имел ресурсы, чтобы работать.
Теперь же вовсю заработал административный ресурс. Даже в дела Совета депутатов происходит вмешательство, причём откровенное. А фракция «В поддержку губернатора», которую Михаил Борисович сам и собирал? Разве это позволительно губернатору? Губернатор не имеет права быть политическим лидером. И совершенно справедливо сейчас говорят: «Вот, прошли в депутаты многие предприниматели, но их же задавят – или голосуй, как надо, или квот не получишь». И это так, это явно. Достаточно посмотреть, что нынешняя администрация делает с «Акросом. А почему бы не сесть за один стол с Воробьёвым и не поговорить? Но ни в коем случае не доводить дело до того, чтобы согнуть и уничтожить. Или вот: будем давать квоты тем, кто больше платит налогов. Что значит «больше»? Я меньше плачу, потому что у меня меньше мощности, объёмы производства. Но то, что положено с меня взять, я отдаю 100 процентов. Другой отдаёт 50 процентов – но по сумме больше. Так как же можно делить по «больше» – «меньше»? У нас было разработано Положение о распределении квот. Если сегодня вы этот документ отменили и перешли на какие-то другие принципы – будьте добры, напишите. Утвердите. Обнародуйте. Чтобы не «шестёрок» вокруг себя плодить, а быть справедливым. Положено мне – дайте. Я имею право требовать, имею право обратиться к прокурору, к адвокату. У каждого должно быть законное право работать, а не быть лизоблюдом. Не имеет право на существование такой тип руководства. Демократия – это не тогда, когда торжествует большинство или сила. Демократия – это когда меньшинство понимаемо и услышано. Возьмите всю нашу историю: кто был в итоге прав? Диссиденты оказались правы.
…СПАСИБО ЭТИМ МУЖИКАМ
- Раз уж заговорили о рыбаках, то стоит остановиться на этой теме отдельно. Камчатка – единственная из территорий Дальнего Востока, где сохранились – не развалились, не рассыпались – крупные рыболовецкие предприятия. Каким путём удалось уйти от развала отрасли?
- Путь у всех был один. Нас бросили в океан рыночных отношений, и мы там барахтались.
На Сахалине, когда там был Фёдоров, распустили все предприятия, прошла мелкая приватизация, чуть ли не по сабункам и джонкам делили флот. Мы же всегда спокойно относились к крупным предприятиям и говорили так: «Пусть флот выбирает сам, как ему работать. Хочет корабль выделиться – пусть выделяется». Сама структура работы была такой, что базы флотов держали ремонтную базу, снабжение тарой и прочим. На них лежала замена экипажей в море, реализация. Можно ли было в этих условиях одному судну выделиться? Поэтому развал наших крупных предприятий мы не форсировали, а спокойно переживали всё это и работали через базы флотов.
- И всё-таки «Рыбхолодфлот» погиб.
- Потому что у него был специфический флот – много транспортных судов, причём старых.
Всё началось с того, что «Рыбхолодфлот» акционировался. А структура была сложная: своя база снабжения, промысловый флот, рефрижераторы и четыре «голубых», которые в своё время купил Камчатрыбпром. В итоге к управлению «Рыбхолодфлотом» пришли приморцы: выкупили часть акций, когда он уже пошёл на банкротство.
- Почему приморцы оказались не заинтересованы сохранить это предприятие?
- А потому что арбитражный управляющий Букша взялся высуживать четыре «голубых» – единственные новые суда. И высудил их. Остальной флот был частично продан через суд, чтобы рассчитаться с работниками и кредиторами.
- Можно было не допустить «Рыбхолодфлот» до банкротства, спасти его?
- Почему не допускать, если он обанкротился? Не было основы, чтобы спасать. Не было достойного флота, такого, как в «Океанрыбфлоте» или даже в «Тралфлоте». Весь флот был с износом процентов в 80.
- А то, что произошло с «Тралфлотом», это тоже объективно? То, что он весь распочковался.
- А какое отношение имеет к этому областная администрация? У нас была одна задача: оказать предприятиям максимальную помощь. И докладываю: первое, с чего мы начали, забрали всю социальную инфраструктуру у рыбаков, весь жилой фонд, чтобы облегчить их финансовое состояние. Вот это, я считаю, мы сделали огромное дело. Дальше судьба акционерного общества – это, извините, дело акционеров. В этом и заключается смысл хозяйственной самостоятельности. А с 92-го года нами была предоставлена предприятиям полная самостоятельность. Какое право имеем мы сегодня (вчера и позавчера) вмешиваться в их дела? Другой вопрос, если они налоги не платят.
Если говорить о «Тралфлоте, то у него тоже был сложный, тяжёлый флот. Плавбазы лишились переработки: не стало ивасей, не стало сельди. До этого мы ловили иваси, сельдь, путассу, хек, угольную, ледяную – работали у Гавайских островов, Новой Зеландии, в Ванкуверо-Орегонском районе, в Антарктику ходили за крилем. Но экономическая обстановка сложилась так, что отрезала все эти районы, рыбаки прекратили дальние экспедиции. Весь крупнотоннажный и средний флот скопился в 200-мильной российской зоне. БАТМы, БМРТ приходилось переводить в режим процессоров для приёмки рыбы с судов прибрежного лова. Из-за прекращения подходов сельди-иваси средний флот с апреля тоже оставался без работы, и суда переоборудовали для прибрежного лова. В результате усилился пресс на краба, треску, камбалу, навагу, их стало не хватать для маломерного флота.
Раньше 14 видов рыбопродукции дотировались из государственного бюджета. Дотации прекратились. Не только по видам рыбы, но и на обновление флота, реконструкцию. Кто больше всего претерпел от этого – так береговые предприятия: все консервы стали убыточны. Раньше, например, около 600 тысяч рублей мы имели только на кулинарию, потому и было её до 25 наименований. Береговые рыбозаводы требовали полной реконструкции. 12 из 38 береговых холодильников, 17 из 23 засольных цехов имели износ 100 процентов. Из-за высоких транспортных тарифов и прочих затрат, которые на Камчатке были выше, чем по всему Дальнему Востоку, российский рынок сбыта для нас оказался недоступен.
- В этих условиях областной администрации предстояло выработать свою политику в отношении главной для Камчатки отрасли. И каковы же оказались её основные принципы?
- Первое – это, конечно, сократить расходы и взять на себя то, что можно забрать. Второе и главное: обеспечить сырьём. И в этом отношении мы делали всё возможное вместе с Комитетом по рыболовству. От нас первых пошло заключение договоров с Госкомрыболовством. Мы постоянно и настойчиво ставили вопрос, что Камчатка должна иметь преимущество на рыбу в прилегающих акваториях. Морепродукты, то есть краб, мигрирующий минтай и сельдь, пошли на делёж. Но остальные – навага, камбала – всё оставалось за нами, и мы их распределяли. Довели свою долю в общих квотах Дальнего Востока до 30, чуть ли не до 33 процентов. Сейчас – около 24 процентов.
Ставила в тупик дебиторская задолженность. Покупатели не рассчитывались с рыбаками годами. И в поисках выхода, – не мы его нашли, сами рыбаки, – вырисовалась структура реализации продукции на экспорт. Экспорт, конечно, спас. И администрация делала всё возможное, чтобы экспортная линия сохранялась. Пробивали для рыбаков какие-то льготы: НДС 10 процентов, а не 20. Инициировали удешевление железнодорожного транспорта. Судоремонтным предприятиям давали льготы на электроэнергию, чтобы удержать здесь судоремонт. Но не удалось. Легче, дешевле, оперативнее флот ремонтировался в Сингапуре, в Южной Корее.
От нас, с Камчатки, пошла и методика распределения квот. Заслуга в этом, прямо скажу, Тимошенко. Потом это поддержали все регионы, и методика работала до 99-го года. Ресурсы стали распределять по мощностям, по регионам, по зонам, в которых водится рыба. Тогда завели мы и Координационный рыбохозяйственный совет. Не знаю, почему говорят, что он был закрытый. Работал КРХС абсолютно открыто.
И первостепенная роль в том, что рыбная промышленность на Камчатке устояла, – самих рыбохозяйственных организаций. И мы должны быть благодарны этим мужикам: Топчему, Потапенко, Абрамову, Воробьёву – они сохранили нам отрасль.
В этой связи хочу сказать несколько слов об «Акросе», который сейчас гнобят. Я был противником, когда средний флот забирали у колхозников. А сейчас, когда посмотрел, что же в результате произошло, говорю: ну, и слава Богу! Потому что флот сохранили. Если бы оставили у каждого колхоза по СРТ, они его давно бы проели. А так сохранился кулак, группа судов. В результате появились финансовые потоки, появилась структура, инфраструктура. Ну да, неуживчивый Воробьёв, с ним всегда было непросто. Но, тем не менее, я с удовольствием покупаю его треску, потому что она действительно заморожена живой. Пусть она немного дороже. Но за такое качество можно и 30 процентов надбавку дать, всё равно её будут покупать. А всё благодаря тем самым ярусоловам.
- Камчатка живёт на рыбе и от рыбы. И в то же время большинство населения считает рыбаков не иначе как ворами и браконьерами.
- Придётся опять вспомнить Сахалин. Откуда пошло воровство живого краба? Они, во-первых, ближе были к районам промысла морепродуктов. И, во-вторых, там ввели практику, против которой мы были категорически: квоты на год давали по 5, по 15 тонн. Капитан этот билет чуть ли не в пластиковую оболочку закатывает и весь год показывает. А всем контролёрам показывает ещё и «зеленые», за которые те закрывают глаза на всё.
У нас нет такого флота, чтобы живого краба возить на японские острова. У нас был и есть крупный флот. Добывали, сами обрабатывали и реализовывали готовую продукцию. И мы настаивали на том, чтобы прекратить торговлю живым крабом. Хотя бы потому, что этим отдаём свои рабочие места, даём работу японцам. И я знаю, что было подготовлено соответствующее постановление Госкомрыболовства. Но всё это задробилось, потому что появились в Москве оппоненты, очень ретивые и ярые.
Браконьерство оно всегда было, есть и будет. Но одно дело – своровать строп рыбы – это полторы, максимум две тонны рыбы – или закатать икру, спрятать её куда-то под пайолы, в кубрике. Да, есть такое. Когда с промысла идут суда, каждый думает, как бы что-то привезти в семью. Но когда говорят, что на 3 миллиарда долларов воруют? Мы всего-то на Дальнем Востоке выпускаем ежегодно на 3 миллиарда долларов продукции. Каким же тогда флотом ещё столько же добыто?
Хорошо, ладно – воруют. А почему же ни одного крупного уголовного дела нет? Ищут и не находят 3 миллиарда долларов? Разве я поверю, что на судах нет ни одного секретного сотрудника? Тогда зачем ФСБ вообще? Если есть – почему не докладывают? Если докладывают – почему до конца не доводят? При этом кто поднимает вопрос? Те же ФСБ, прокуратура, пограничники. Особенно рьяно – последние. А чего добивались? Одного: отдайте нам контроль за промысловым флотом. Отдайте, мы будем делить квоты. Все рвутся к квотам. Так что, если говорить по-крупному, – да, браконьерство есть. И сегодня оно продолжается. Аукционы-не аукционы, всё это чушь! Мелкий флот – сахалинский, приморский – всё равно возит этого живого краба. Это у них стиль работы. Но какое это имеет отношение к Камчатке?
*****************
...Нас настолько измучила эта энергетика, что нужно было кардинально решать проблему. Надо иметь свою, независимую, энергетику. Может, она и не будет намного дешевле. Но она будет устойчивой, гарантированной. Первые мысли об этом возникли, кажется, ещё в 93-м году. О газе вопрос тогда ещё прямо не стоял, больше – о геотермике. Начали прорабатывать вопрос о строительстве Мутновской электростанции плюс сброс горячей воды в Петропавловск-50 и Елизовский район. Электростанцией в основном занималась компания «Геотерм», московская. А мы – водоводом. Нужно было найти деньги, хотя бы на проект для начала. Рванули мы в Лондон, в Европейский Банк Реконструкции и Развития. Нас, конечно, там никто не ждал, но вышли на российского содиректора… Прексин, так кажется его фамилия. Он устроил, что мы всё-таки попали туда, в каком-то подкомитете начали рассказывать о проекте. Потом какому-то из вице-президентов сказали, что вот, приехали с Камчатки, хотели бы встретиться. Ладно, говорит, пойду на обед – зайду к ним. Зашёл – и полтора часа разговаривали, увлекли мы его. Закончился разговор тем, что он пообещал выделить грант на разработку проекта. Начали делать. Но потом, когда к нам прилетал Черномырдин, сказал: нет, не может быть отдельно электростанция и отдельно водовод – всё должно быть одним проектом. Тогда объединились с «Геотермом» (Поваров Олег Алексеевич, директор «Геотерма» и первый заместитель председателя правления РАО ЕЭС России.) Тащили этот проект три года, три раза в Лондон ездил благодаря этому делу. А когда стали рассматривать проект на правлении ЕБРР, тут возникли израильтяне, которые сказали, что водовод, наверное, не стоит делать. А лучше построить бинарную электростанцию. То есть отходящее тепло пускать через второй контур, в котором будет не вода, а фреон. Он имеет гораздо ниже температуру кипения. И получится дополнительных 30 процентов энергии. Зачем тащить воду, если её на месте можно согреть дешёвым электричеством? Окончательно этот вопрос – труба или бинарная станция – будет решаться на втором этапе строительства. Банк Реконструкции и Развития объявит тендер и решит, на каком варианте остановиться.
- Почему он решит?
- Да потому, что он деньги, кредиты на это строительство даёт. И давать он их будет на проект наиболее экономически выгодный и имеющий хороший возврат. А с какой стати он будет давать деньги на проект, который считает экономически нецелесообразным?
Но постоянно стоял и вопрос строительства гидроэлектростанций. Толчком, конечно, послужила Быстринская станция. И в это время в «Ленгидропроекте» уже прорабатывалась тема строительства на реке Толмачёва. Начала вырисовываться какая-то програмность в этом вопросе. В 96-м году, когда Чубайс был здесь (он был тогда первым заместителем председателя правительства), мы потом у него на совещании рассмотрели схему нашего развития. Тогда было принято решение о последовательности: первое – геотермальная станция, вторым шёл каскад ГЭС, и после начала их строительства решать вопрос по строительству газопровода. И осенью 97-го года мы стали строить плотину на реке Толмачёва. В 99-м году пустили 1-ю ГЭС, в 2000 – ГЭС-3. Финансировали эту стройку, как я уже говорил, рыбаки.
А в это время шли уже изыскания и проработки по газу. Но денег не было, пришлось заглушить Приохотскую скважину. 21-я скважина на Нижнеквакчинском месторождении дала сильное давление и взорвалась, пришлось её задавить.
Как принимали решение, это отдельная история.
…Поехали в конце 97 года мы командой в Крутогорово. Я там выдержал бабий бунт. Такое было!.. Ну, ничего, поговорили. Остались на ночь, продолжали обсуждать. А был там с нами главный инженер КНГРЭ Поляк. Ну, давайте, говорит, протянем газ хоть на Соболево. Газ есть, а сидим без топлива. Мы, мол, берёмся, за год кинем этот газопровод, техники у нас достаточно. «Где?» – спрашиваю. «Да вот, на 35-й базе». «Хорошо, договорились, утром едем на 35-ю базу». Посмотрели. Но я тогда и сам не очень соображал – какая именно техника нужна для газопровода, много её там или мало? Но вернулись в Петропавловск, собрались всем своим «синклитом» и решили: давайте всё-таки рискнем и попробуем дать газ Соболевскому району. Пусть это будет наш «агитпункт» за газ.
- Так бабий бунт породил газификацию Камчатки…
- Получается так. Тот малый газопровод мы «добили». И он действительно стал хорошим «агитпунктом»: когда люди ощутили и почувствовали, что такое газ, оппонентов у нас стало меньше. Тогда создали компанию «Камчатгазпром», которая уже вышла на серьёзный уровень, подключили институты. Первое ТЭО делал «Сахалинморнефтегаз»: трасса шла через перевал до дороги Мильково-Петропавловск. Потом, для того, чтобы получить доверие к проекту, мы обратились к канадцам. «Ви Си Гэс Интернешнл» сделал экспертизу этого проекта, внёс свои замечания. И это они тогда сказали, что, мол, вы можете потерять этот газопровод во время снежных обвалов, зимой его трудно или вообще невозможно будет обслуживать в горах. И предложили вести его по западному берегу. Потом мы специально сделали в Санкт-Петербурге проект экологического обоснования трассы газопровода. Потом – Томск НИПИнефть сделала технико-экономическое обоснование и рабочие чертежи. То есть вопрос имеет серьёзную проработку. Много раз проверяли ресурсную базу, группа разведчиков работает и сейчас.
Много проблем было связано с экологической экспертизой, много было возражений. Но, я скажу, это помогло. Многое пришлось осмыслить, доработать.
- А как идёт практическое строительство? Слышала, что есть нарушения.
- Что-то, конечно, может быть. Но я вижу, что порядок там всё-таки есть. Когда свод леса произошёл – всё было распилено, сложено и потом вывезено. Ну да, в распутицу дорога разбивается. Но чего-то вопиющего нет. И я остаюсь приверженцем того, чтобы была постоянно действующая комиссия из экологов, которая ездила бы туда почаще. Мы даже готовы оплачивать эти поездки. Потому что это дисциплинирует строителей. И, конечно, хороший пример подают чехи. Наши плохо работают. А у чехов так: сделали замечание – всё бросается, устраняется замечание.
- Есть угроза, что стройка остановится и не будет доведена до конца?
- Такого быть не может. Хотя вот ведь что получилось… По строительству этого газопровода было принято распоряжение правительства. Правительство поручало Минфину, Минэкономики оказать всяческую поддержку в получении кредитов и, возможно, иностранных. Первое. Второе: оставлять те налоги, которые образуются на этой стройке, на её финансирование. То есть реинвестировать эти средства. Третье: поддержать инициативу рыбохозяйственных организаций-инвесторов стройки выделением квот в прежних объёмах. Приезжал сюда Путин – повторились все те же поручения. Но когда началась стройка, всё это было похерено и брошено. Я могу сказать, что это ханжество какое-то по отношению к нашим производственникам, строителям, к региону.
- С чьей стороны?
- Со стороны правительства, я прямо говорю. Наши правители ездят по разным странам, приглашают инвесторов. А что ездить далеко? Вот пример: задушили инвесторов, отобрали все квоты. Обещали реинвестировать налоги. А получилось вот что: сейчас мы вынуждены давать деньги чехам, чтобы они платили налоги. Потому что есть практика – иностранные инвестиции не участвуют в налогообложении государства. И сейчас общая кредиторская задолженность у «Камчатгазпрома» – 300 миллионов рублей. Одних штрафных санкций мы имеем около 70 миллионов. Как же так можно? Мы под их гарантии начали эту стройку, и вот так вот порезали по живому, бросили – и говорить не хотят! Потому что всех рыбаков назвали одним словом «жулики». И Греф, видите ли, один оказался прав, а целая армия рыбаков – воры и мошенники. И как это на общем фоне? Все кричат «за» энергетику, давайте, мол, делать. А Камчатка сама справляется, взяла на себя этот груз – сделать свою энергетику. Так чем же мы перед ними так провинились, что всё нам так пообрезали? 300 миллионов налоговых платежей заплатили мы за 2001 год, а дали нам только 7.
- Так на что строить-то?
- Ну, нашли выход. Предложили компании «Роснефть» войти в «Камчатгазпром» и финансировать эту стройку как свою. Вот сейчас решается этот вопрос. «Роснефть» поставила вопрос, что 51 процент акций возьмёт себе, то есть покупает. Это будет около 1 миллиарда рублей. Возможно, под гарантии «Роснефти» будем брать кредиты. Так или иначе, эта мера поможет выправить положение.
А прошлый год мы прожили только тем, что Госкомрыболовства нас поддержал и персонально Христенко. Из дополнительных доходов, которые имел фонд поддержки, возобновления и охраны биоресурсов нам выделили 400 миллионов рублей. И 100 миллионов получили по государственной программе «Дальний Восток».
- Областная администрация какое-то участие в «пробивании» этого вопроса принимает?
- Во всяком случае, не отказывается от того, чтобы поддержать нас письмом, участием в совещании в правительстве.
…Последние два месяца я бился за эти 450 миллионов. Если бы объявил о своём уходе раньше, меня бы уже не признавали губернатором, и я не был бы вхож в Белый дом. К Христенко я три захода делал, хотел объяснить, что такое газопровод. И, наконец, вышел на разговор один на один, раскрыл ему карту, объяснил, как мы оторваны, что никто нас не спасёт, кроме нас самих… Он всё понял, сказал, что мы правильно сделали, что взяли всё на себя. И предложил на бумаге написать такую фразу: «Кто не согласен с предложением губернатора, пусть внесёт иное предложение». И с такой резолюцией бумага быстро прошла по согласованиям. Но потом самое неприятное было на заседании правительства. Всё-таки крупная сумма, и нужно было провести через правительство. Я уехал, на правительство пошёл Ситников. Коротко доложил, все были «за». И вдруг Починок вылез и говорит: «Мы им деньги даём, значит, они нам акции должны отдать». Касьянов говорит: «Правильно». Так и записали. Пошёл в Минимущество, Минфин и объясняю: это же является государственной поддержкой региону. Причём здесь акции? Да, говорят, незаконно. Но под вопрос встало выделение денег. Мучаюсь: что же делать? Думали-думали и придумали согласиться с предложением Камчатской области о передаче акций «Камчатгазпрома» Министерству по имуществу.
- То есть как бы наша инициатива?
- Ну, да. Какая нам разница? Нам деньги нужны. Но решение решением, а нужно было ещё вытащить эти деньги. Вот здесь началась мука. Вытащили их только 27 ноября. И жили мы ими полгода, не будь этих денег, газопровод не строился бы.
- Так вот почему преемнику так мало времени.
А кому ещё за эти 10 лет Вы хотели бы сказать «спасибо»?
- О-о-о… вот это вопрос! Таких людей слишком много. Если говорить о муниципальных хозяйствах, то я мог бы много положительного сказать в адрес Дудникова. Хотя не всё было гладко, но мы находили пути решения. Надо отдать должное его честности: когда он не соглашался с нами, то выступал на сессиях областного Совета, добивался, доказывал свою правоту. О ком-то из нашей команды, наверное, неудобно говорить?
- Почему же?
- Тогда первым – знаю, что не все из команды с этим согласятся, – назову Лельчука Леонида Павловича. Своей мудростью он часто помогал найти решение, когда поиски этого решения были трудными, неоднозначными. Я благодарен Сергею Васильевичу Тимошенко. Он на себя взваливал такой груз, который не под силу был многим. За что и пострадал «нелюбовью» прессы и прочих. Уж сколько его мазали во все цвета, что не дай Бог! А он, в то же время, полностью отдавался решению тех задач, которые на него были возложены. И много теоретического внёс в нашу работу: все эти проработки Положений, Порядка распределения квот. Бывало, что он даже «центрировал» руководителей рыболовных департаментов Дальнего Востока. Как я могу не сказать о Борисе Петровиче Синченко? В части програмности работы – это он, конечно, у нас был. Благодаря ему мы, например, издали книгу, которая не под силу многим регионам – «Ресурсный потенциал Камчатской области». Может, многие и не поняли важности этого. Но такая книга должна быть настольной у каждого руководителя области: смотри и знай, за что браться, на чём можно основывать экономику. То, что мы смогли и успели, мы на этой основе сделали. Но нам досталось такое время, когда главной задачей было выжить, сохранить те ресурсы и те мощности, которые есть.
…Особо тяжёлая ситуация была в сельском хозяйстве и, прежде всего, в животноводстве. Затраты, которые требуются в животноводстве, не могут окупиться стоимости продукции. Есть максимум, выше которого население платить за неё не может. Поэтому я считаю, сельскому хозяйству на Севере должна оказываться финансовая помощь. Это было извечной нашей болью. Мы видели, что помогать надо, и помогали всегда: 30-40 процентов стоимости продукции дотировали. Но этой помощи было недостаточно.
И ещё важно было, чтобы эта помощь дошла до цели. Вот, выделялось топливо на посевную, а вы уверены, что всё это топливо шло в трактора? Не тот у нас был аппарат и возможности, чтобы каждого тракториста и шофёра проконтролировать. Поэтому я всегда с недоверием относился к таким формам оказания поддержки. Надо было искать общую, стабильную форму. «Хрустальная мечта» была – построить комбикормовый завод. И мы его построили. Кстати, и там участвовали рыбацкие деньги.
Моя позиция была: не давать деньги, а давать дотацию комбикормом. Раньше, чтобы купить комбикорм, надо было ехать куда-то. Меньше, чем 10 тонн не возьмёшь, а то и пару вагонов – это большие затраты, приходилось брать кредит, отдавать с процентами. Второе: корма здесь всегда свежие, сбалансированные. Для кур-несушек – одни, для бройлеров – другие, для свиней – третьи. Заказывай: на неделю, на каждый день. Даже в долг берут иногда, потом расплачиваются. Процентов 30 кормов поступает в виде дотации, и производственники сами решают, когда и как его выбирать.
Много, конечно, на севере сделать нельзя. Но растениеводство уже стало прибыльным. Я очень рад, что в Мильковском районе появились ростки зерноводства. Несколько лет мы вели программу «Зерно»: финансировали, покупали технику. Но программа программой, а дело пошло только тогда, когда рядом с ней появились люди. Первое – это в Долиновке, потом в Лазо. Потом увидели мильковчане: а давайте попробуем. И проба удалась сразу. И я считаю, что это найден ресурс для Мильковского района, новая форма сельского хозяйства. На этой базе может возникнуть качественно иное животноводство.
- Какие из событий за эти 10 лет вспоминаются прежде всего?
- Ну, конечно, ГКЧП.
- Где это вас застало?
- В Москве. Как раз 19 августа – день рождения моей мамы. Просыпаюсь, думаю: надо матери позвонить. И слышу – радио заговорило, тревожным голосом сообщение и музыка классическая. А мы, все главы администраций дальневосточных территорий, собрались на встречу к Силаеву (В 1990-91 годах – Председатель Совета министров РСФСР. – Прим. ред.). И должны были к 9 часам собраться в Белом Доме. Но услышал, первое, что сделал – набираю номер Засухина (В 1990-93 годах – депутат Верховного Совета РСФСР от Камчатской области. – Прим. ред.). «Спишь, – говорю, – ты включи радио, послушай, там же контрреволюция. Он послушал и побежал в Белый дом. Через некоторое время и я туда.
Все мы собрались в приёмной, Силаева нет. Что делать? Бродим, ходим… И вдруг слышим гул – танки. Пошёл на улицу, к танку. Пацаны кругом, танкист сидит, курит. Понял, что стрелять из этих парней никто не будет, всё это чушь собачья. Позвали нас к Махарадзе (он тогда был руководитель аппарата правительства): поезжайте, говорят, к себе.
Тогда Данилюк, хабаровский, договорился с военным самолётом. Выходим, и вижу: танк, Ельцин на нём. Он уже заканчивал речь, спустился, и получилось так, что идём мы навстречу. «Камчатка? Откуда?» Я в ответ: «Но пасоран!», так вот встретились. Пусть что угодно говорят, но был и есть «ельцинист». Ельцин вошёл в историю. Все остальные ещё только могут войти, а он уже там. Прилетели в Хабаровск, а там уже толковище: Камчатка – за новую власть, хабаровские стоят за ГКЧП. Я – на первый же самолёт и сюда, убедился, что всё у нас нормально.
