Иной мир режиссёра. Чем челябинский постановщик удивит камчатских театралов

Чтение сказок на ночь популярно во все времена – добрые книги любят бабушки и дедушки, мамы и папы, дочери и сыновья. Но что, если рассказанная история не просто порадует вас своим светом, но и напугает завораживающей тьмой?

«Русалочьи сказки» – сборник новелл Алексея Толстого. Небольшие произведения, написанные богатым и образным языком, поражают своей таинственностью и напоминают нам о старинных традициях и поверьях.

Воплотить удивительную атмосферу произведения на сцене Камчатского театра драмы и комедии решил режиссёр Челябинского молодёжного театра Александр Черепанов.

Не тот Чехов

Екатерина Довгалёва, kamchatka.aif.ru: Александр, эскиз спектакля вы представили ещё во время весенней творческой лаборатории в Камчатском театре драмы и комедии «Классики – детям». Почему решили поработать именно с этим материалом?

Александр Черепанов: Я немного схитрил уже тогда, потому что формат лаборатории предполагал работу с классикой. Но дело в том, что классический материал – это совсем не моя территория, мне не интересен театр интерпретации. Постоянно ставить, условно говоря, «Трёх сестёр» Чехова, уже бессмысленно. Да, где-то выйдет лучше, где-то – хуже, но это в любом случае будет интерпретацией, замкнутым кругом. И это обусловлено структурой произведения – пьесой.

Мне нравится современная драматургия, по крайней мере, уральской школы, именно тем, что она выходит за рамки драматургической основы. Мы привыкли к тому, что есть исходное событие, кульминация и развязка, однако молодые авторы нарушают эти правила. Их произведения представляют собой не пьесы, а некие тексты. И с таким материалом сложно работать, но вместе с тем очень интересно.

Для камчатской сцены я выбрал «Русалочьи сказки» и из-за того, что это прозаический текст, и из-за того, что их нельзя отнести к такой классике, которая укоренилась в сознании людей. Также мне очень нравится исследовать мифологическое сознание, которое существует даже сегодня, в XXI веке. Только мифы изменились – раньше люди в леших и русалок верили, а сегодня в то, что Apple лучше, чем Android, или наоборот.

– Новеллы Толстого относят к литературе для среднего школьного возраста. Новый спектакль наверняка понравится не только детям.

– Я надеюсь на это. Вообще, никогда не знаю, как отвечать на вопросы о целевой аудитории. Я ставлю спектакли для людей, а они бывают разными – маленькими, чуть постарше, зрелыми. И в любой момент в каждом из нас может пробудиться тот самый «я» из прошлого. Мы становимся старше, но в то же время остаёмся теми же людьми, которыми были в свои пять или двенадцать лет. Новый спектакль – это игра, но её участником можно стать не только будучи ребёнком.

Только в зависимости от жизненного опыта каждый зритель вкладывает в происходящее свой смысл. И чем больше человек открыт театру, тем больше он получит. Если же мыслить в одном направлении, ничего вынести не получится. Представьте свет, который пробивается сквозь щель. Так вот, чем эта щель будет шире, тем больше света попадёт на территорию.

Где-то за гранью

Осенью Александр Черепанов представил в Челябинске спектакль о лидере рок-группы «Nirvana» Курте Кобейне. Сначала руководство театра отказалось от выпуска, однако через неделю изменило решение, и премьера вошла в репертуар.

– Из-за чего ваш спектакль «Курт» хотели снять с показа? Это случай цензуры в искусстве?

– Честно, я сам всё ещё не понял, что произошло. Сначала спектакль сняли с формулировкой: «Это нельзя показывать зрителю». Больше никаких объяснений не было. Компромисс удалось найти – мы устроили, условно говоря, закрытый показ, после чего спектакль всё-таки приняли.

Вообще, некоторых людей повергло в шок происходящее на сцене, хотя в спектакле нет ни телесности, ни мата, ни чего-то другого, что обычно шокирует. Но дело в том, что некоторые средства художественной выразительности могут воздействовать на нас сильнее, чем всё это.

Иногда театр покидает свои собственные границы, и именно так произошло с «Куртом». Мне от этого даже не по себе стало, я осознал то, каким воздействием  обладает творчество. В любом случае, я рад, что спектакль вошёл в репертуар театра.

– Сегодня уральская школа драматургии никого не оставляет равнодушным – творчество её создателя Николая Коляды вызывает либо восхищение, либо отторжение. Как вы думаете, с чем это связано?

– Я об этом никогда не думал, поскольку сам отношусь к Николаю Коляде прекрасно и даже считаю его одним из своих наставников. Мне нравится его творчество, педагогический подход и отношение к театру – всё вкупе. Сегодня Николая иронично называют «солнцем русской драматургии», и главным в этом выражении, по мне, является слово «солнце» – то, что в какой-то момент обогревает всё вокруг себя и даёт жизнь. Так и он очень любит своих учеников и свой театр.

Сам Николай Коляда, конечно, достаточно строг и отличается особым подходом к работе – некоторые пьесы своих учеников он буквально сжигает во время занятий. Это его практика – он учит воспринимать критику от своих же собратьев, говоря, что каждый творец должен как можно быстрее нарастить защиту, и со временем это пойдёт только на пользу. Это как старинный дедовский метод обучения плаванию.

Наверное, многим не нравится открытость этого человека – он совершенно честен во всём. Кроме того, Коляда-Театр обладает определённой эстетикой – площадной, фарсовой. А это вступает в конфликт с ожиданиями многих зрителей, которые уверены в том, что театр – это что-то исключительно возвышенное.

Без четвёртой стены

– Александр, однажды вы сказали: «Современного зрителя уже не удивить масштабными спектаклями». Можете объяснить, что вы имели в виду?

– Я, вообще, не думаю, что зрителям необходим вау-эффект, театр – это что-то другое. По крайней мере, мне самому намного больше нравится ставить спектакли малой формы. Для меня очень важна коммуникация со зрителями в одном пространстве, мне не импонирует идея четвёртой стены (Воображаемая стена между актёрами и зрителями в традиционном «трёхстенном» театре – Прим. ред.). Даже ставя спектакли большой формы, я всегда старался преодолеть её, но, так или иначе, проигрывал – когда зрители в зале, а актёры на сцене, стена всё равно вырастает.

А удивлять зрителей, как мне кажется, нужно новым опытом. Каждый человек, пришедший в театр, может стать не пассивным наблюдателем, а живым соучастником и создателем спектакля, подключившись к происходящему всей сенсорикой.

– А как у вас сложились отношения с труппой камчатского театра?

– Об этом, наверное, лучше спросить у актёров (смеётся). Но со своей стороны могу сказать, что приятно удивился ещё во время творческой лаборатории. Каждый раз, когда мне предстоит работа с новым коллективом, присутствуют небольшие опасения по поводу того, что не получится наладить контакт или что-то пойдёт не так. Но здесь всё сложилось замечательно – абсолютно все без исключения артисты прекрасны. Я, вообще, сторонник горизонтального рабочего процесса, сотворчества. Никогда не приду и не скажу, что всё должно быть так, как исключительно я хочу. И здесь все к этому готовы, наши репетиции достигли такого этапа, на котором мы создаём спектакль вместе, сообща. Честно говоря, моя мечта – это существование театра, в котором артист становится не просто исполнителем, а полноправным творцом.

Помню, как ещё во время работы над эскизом у нас случилась анекдотическая ситуация. Когда я впервые прилетел на Камчатку, мне было невероятно сложно перестроиться по времени, и из-за этого я однажды значимо проспал начало репетиции. Прибегаю в театр, думаю, что всё, пропало время, актёры ушли, скорее всего. Но нет! Смотрю – ребята сами репетируют, без меня. Я, конечно, не ожидал этого. Камчатка, вообще, удивляет – она по-хорошему странная. Здесь точно какой-то иной мир.